В детстве как-то по-особому чувствуешь праздники. Их ждешь, затаив дыхание, сгорая от нетерпения, и в то же время робея от их приближения. Бывает, что и дома не такая уж праздничная атмосфера, но ты все равно ждешь чуда, тайны и настоящего волшебства.
И тут дело совершенно не в вере в Деда Мороза, разных гномиков и эльфов. (Да и в православную систему координат все эти персонажи плоховато вписываются). Просто человеческая душа все время жаждет освобождения от обыденности, от суеты мира сего, и время праздника как нельзя более подходит для этого самого освобождения. Праздник – самая подходящая пора для прыжка в вечность. И самым главным праздником моего детства был Новый год, поскольку рос я в семье атеистической.
Этот праздник просто идеально соответствует всему таинственному и волшебному, чего так ждет душа ребенка. Тут тебе и ночь, и елка, мерцающая красивыми огнями, и подарки, и застолье. Но самое главное – тайна. Без тайны – никуда. Как в любой сказке.
Кадр из мультфильма "Щелкунчик"
Это предчувствие чуда просто гениально отражено в некоторых сказках. Например, в «Золушке» или «Щелкунчике». Герою, как это водится, нужно совершить какие-то невообразимые подвиги, вроде победы над Мышиным королем, показать чудеса нравственности, как Золушке, чтобы в конце концов преобразиться и стать принцем или принцессой. Ну конечно, не ради богатства и славы! А просто потому, что добро всегда должно торжествовать над злом.
И кульминацией в таких сказках всегда становится некая таинственная ночь. Нет, не так. Ночь– с большой буквы. В эту Ночь Золушка встречается с Принцем и теряет туфельку, Щелкунчик сражается и превращается в Принца, Мери Поппинс устраивает волшебный бал, Рапунцель запускает в небо горящие фонарики… ну и так далее.
Такую таинственную Ночь мое детское сердце всегда искало в новогодней ночи. И при наличии прочих внешних составляющих атрибутов, один момент всегда меня разочаровывал и не устраивал. Каким бы ни были вечер и ночь, утро после новогоднего праздника всегда почему-то было пустым и унылым. Утром я всегда пораньше выходил на безжизненную улицу, и кроме ошметков от хлопушек ничего не напоминало о вчерашней «тайне». Как будто мыльный пузырь, который старательно надували взрослые все это время, наконец лопнул, и после него осталось лишь мокрое место.
Из года в год я с любопытством ждал утра 1 января, сверялся с чувствами – и удивлялся. Наконец я вырос и обнаружил простую истину: мыльный пузырь – это не только Новый год, но и большинство гражданских праздников. Есть среди них счастливые исключения (например, День победы), но в основном вся эта череда дат и юбилеев сводится к пустоте. Почему же? Просто и у Золушки, и у Щелкунчика, и даже у Рапунцель в кульминации их волшебных Ночей происходит преображение: они качественно меняются. И дело даже не в том, что они становятся принцами или принцессами. Они обретают гармонию жизни, которую так долго искали и ради которой трудились. Я же после многих светских праздников ощущал (и до сих пор ощущаю) лишь дисгармонию бытия. И ощущаю это не только я. Может, чтобы избавится от этого ощущения, в праздники так сильно злоупотребляют спиртными напитками наши соотечественники? Пустота, пустота и пустота вокруг… «Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё – суета и томление духа!» (Еккл. 1: 14). Тут поневоле запьешь.
Рождественский вертеп. Фото: Марина Юрченко / Expo.Pravoslavie.Ru
Но я всем сердцем верил, что есть на свете Нечто огромное и доброе, какая-то необъятная Любовь, открывающая себя миру, заставляющая жаждущих ее идти ради нее на подвиги. И Господь привел меня в храм. И первой волшебной Ночью, которую мне подарил Бог, стала Пасха. И утром в Светлое Христово Воскресение я, наконец, ощутил подлинную гармонию бытия. В этой Ночи сошлось все, чего я ждал все мое детство: тайна, чудо, подвиги ради Любви, преображение. А кроме этого там еще было то, чего я, не зная того, так жаждал всем моим мальчишеским сердечком: святость и благодать.
Потом были и другие праздники, уже церковные, а не гражданские. Но Пасха и Рождество стали для меня самыми главными событиями в году. Очевидно, они были таковыми и для Святых отцов: недаром этим событиям посвящены два самых длинных поста и они глубочайше проработаны литургически.
Дни после Пасхи и Рождества наполнены некоей благодатью. Чувствуя это, наши предки дали им и особенные названия: Светлая неделя и Святки. Все в природе как будто покоится, гармония пронизывает всю природу.
Как сравнить гражданский Новый год с этим сокровищем? Это то же самое, что тыква в сравнении с нежным и сочным астраханским арбузом.
Что же нужно делать с церковной точки зрения в Новый год? Проще всего это понять, изучая Церковный устав. Служить ли Литургию или молебен? Если служить, то в какое время? Богослужебное время – важнейший момент службы. Поэтому во многих местах Устав особо его оговаривает. Чем торжественнее день, тем дольше богослужение, и тем раньше оно проводится. Чем более день постный, тем позже проводится и служба. И по идее Устава самый высокоторжественный день – Пасха Христова. Литургию служат сразу после Пасхальной заутрени, а та начинается в 12 часов ночи. В этом смысле даже Рождество Христово – не такой торжественный день, как Пасха. По Уставу, Всенощное бдение на Рождество начинается в 4 часа утра, а потом сразу же (то есть где-то около 8.00) служится Литургия. То есть практика совершения Литургии ночью на Рождество – тоже не совсем уставная. Строго говоря, Светлое Воскресение Христово – единственный день в году, когда Евхаристия должна совершаться близко к полуночи, в самом начале суток.
Может быть, поэтому мне не совсем понятна недавно возникшая практика совершения ночной Литургии на Новый год. Что такое Новый год для Церкви? Ведь и Церковное новолетие, которое мы вспоминаем 14 сентября, в Уставе обозначено пометкой «полиелей» – то есть не совершается даже Всенощное бдение, как положено на день памяти какого-нибудь великого святого! Это значит, что для Церкви важнее, например, преподобный Серафим Саровский, чем Новолетие! Вот это да!
Как же рассуждает Церковь, когда законодательно устанавливает такие вещи? Время – материя преходящая, ткань падшего мира. В Царстве Небесном нет времени, там царит вечность. Поэтому и праздник Новолетия – лишь временный, необходимый только в этом мире атрибут. Поэтому-то Типикон особо не выделяет Новолетие из чреды церковных праздников.
И когда мы совершаем (вопреки Уставу) ночную Литургию на Новый год, мы приравниваем гражданское новолетие к величайшему празднику христианства. Мы ставим в один ряд Пасху и праздник смены календарей.
Самое неприятное, что этот выстрел из тяжелого богослужебного орудия оказывается холостым. Ведь после Пасхи и Рождества человек просыпается обновленный и преображенный, дарит радость другим и радуется сам. Благодать в эти дни преизобилует и подается даром, безо всякого труда. А когда вы просыпаетесь после новогодней ночной Литургии 1 января, – продолжается пост, время воздержания и смирения, и до праздника самовоплощенной Благодати еще целых шесть дней. Впереди самая строгая неделя рождественского поста. Наверное, в этом и заключается самая большая неправда такого «торжества» во время поста. Как в годы коммунизма новогодняя елка стала лицемерной подменой рождественской елки, так теперь в посткоммунистическое время мы уже начинаем подменять новогодней Литургией рождественскую Литургию (ведь мало кто из прихожан в состоянии два раза в течение недели помолиться на ночной службе). Мы словно пытаемся влить новое вино в старые мехи, не боясь евангельского предостережения (Мф. 9, 17).
Как же достойно встречать Новый год? Просто и постно. Если некоторые из ваших родственников – люди не особо воцерковленные и отмечают праздник, ну что ж – посидите с ними, окажите положенную им любовь. Проще, если вся семья верующая. Тогда – сходить вместе на краткий новогодний молебен (который можно провести и днем, и вечером, да хоть и в полночь), не предаваться увеселениям и развлечениям, не бодрствовать всю ночь. Потому что это не таночь. Ждать той самой Ночи. Объяснять своим детям, что бывает в жизни главное, а бывает второстепенное, и что если размениваться по мелочам, то на большую, самую главную Любовь уже не хватит ни сил, ни запала.